Нужно сжать текст. Помогите, пожалуйста РЕКА И ЖИЗНЬ Осень — пора подведения итогов...

Нужно сжать текст. Помогите, пожалуйста
РЕКА И ЖИЗНЬ

Осень — пора подведения итогов походов и экспеди­ций. Была и у нас в августе экспедиция: на лодках мы прошли реку Воронеж.

«Она всё ещё хороша...» — сказал о реке, беседуя с нами, житель села Кузьминки Савелий Васильевич.

Наш первый лагерь — у Дальнего. Проснулись — над водой молочный туман. Два пастуха, один с лодки, дру­гой с берега, ловят плотву; чуть в стороне в воде стоит цапля, караулит лягушек. В деревеньке поют петухи. Старуха ведёт на берег телёнка. А над палатками воз­душный бой: сокол подстерёг ласточку, но не сбил с пер­вого раза, повторяет атаки — взмывает и падает вниз...

Вверх от Дальнего река показалась нам райским местом, непочатым, не тронутым человеком. Над во­дой, над цветами кувшинок висели стрекозы. Изумруд­ными челночками проносились над гладью плёсов ры­баки-зимородки. Дубовый лес плотной и страшноватой стеной обступал реку.

Правый высокий берег почти везде покрыт дубня­ком. Это тот самый дорогой корабельный лес, на кото­ром царь Пётр остановил взгляд, выбирая место для первой российской верфи.

Выбираясь из леса, река повсюду тощает. Обшир­ные, полноводные и бездонные, кажется, плёсы пре­вращаются вдруг в неширокий и неглубокий поток, вьющийся по лугам. Река и тут хороша. Камыш, осока, рогоз ресницами обрамляют прихотливую ленту воды. Тут видишь: река обжита. Копёнки сена на берегу. Брод-переезд. Коровы. Гуси. Мальчишки с удочками. На буграх цепочки приземистых изб.
В этих местах особо чувствуешь живительную необ­ходимость воды на земле. Видишь, как всё живое укрепляется возле воды. Река, петляя, отдавала свою благодать рассыпанным по равнине домам, рощицам, водопоям, гусиным затонам, мокрым лужкам, синев­шей в пойме капусте. Радуясь этим извивам воды, мы вспоминали ретивых любителей «выпрямлять реки». Почти всегда спрямить реку — это значит обворовать землю... Левый берег, как правило, низок. Растут тут чёрный ольшаник, осина, ивы, черёмуха, а на песча­ных сухих возвышениях — сосны.Где-то после Рамони чувствуешь набухание реки. Течение становится еле заметным и потом совсем про­падает. Вода подёрнута ряской, как в старом озере. У села Чертовицкого река покидает привычные берега, реки уже нет — разлив воды, похожий на половодье. Летают чайки. Пучки травы выдают мелководья. Для лодок обозначен фарватер. Это место рекой уже не зо­вут. Это «море», образованное плотиной. Считать ли благом эти «моря» — дело спорное. Бесспорно одно: это была неизбежность. Отощавшая река не могла уже на­поить огромный индустриальный Воронеж.

Селения на реке... Они почти все стоят на буграх правого берега. Селения тут зарождались сторожевыми постами. По реке проходила граница Русского государ­ства с «дикой степью». С весны, «как только молодая трава могла прокормить татарских коней», ожидали набегов. День и ночь на вышках дежурили сторожа. Конское ржание, топот копыт, огни костров — и поды­малась тревога. Рядом с вышкой всегда стоял осёдлан­ный конь. И если опасность была особенно велика, спешно оповещалась вся «сторожевая черта» — наблю­датель пускал стрелу с горящей паклей в бочку смолы, стоявшую тоже на вышке. Сейчас же соседний пост поджигал свою бочку, за ним ещё... Так работал огнен­ный «телеграф». Звонили колокола, палили пушки. Люди с полей и из леса спешили укрыться в городках-крепостях, а войско вовремя выступало навстречу на­лётчикам.

Вышка в Вертячьем удивительно напоминала древ­ний сторожевой пост. Сбитая из дубовых стволов, при­земистая, прочная, она стояла на самой высокой точке бугра. Мы поднялись к вышке, спросили у сидевшего на ней человека, можно ли влезть.

На многие километры открывалась земля с этой вышки. Река внизу, а далее лес, блёстки озёр, поляны, равнина лугов, опять размытый синевой лес. И опять река...

Вверх от Дальнего река показалась нам райским местом, непочатым, не тронутым человеком. Над во­дой, над цветами кувшинок висели стрекозы Осень — пора подведения итогов походов и экспеди­ций.Наш первый лагерь — у Дальнего. Проснулись — над водой молочный туман. Два пастуха, один с лодки, дру­гой с берега, ловят пПравый высокий берег почти везде покрыт дубня­ком. Это тот самый дорогой корабельный лес, на кото­ром царь Пётр остановил взгляд, выбирая место для первой российской верфи. лотву; чуть в стороне в воде стоит цапля, караулит лягушек.Над во­дой, над цветами кувшинок висели стрекозы. Изумруд­ными челночками проносились над гладью плёсов ры­баки-зимородки.   Выбираясь из леса, река повсюду тощает. Обшир­ные, полноводные и бездонные, кажется, плёсы пре­вращаются вдруг в неширокий и неглубокий поток, вьющийся по лугам. Река и тут хороша. Камыш, осока, рогоз ресницами обрамляют прихотливую ленту воды. Тут видишь: река обжита.Почти всегда спрямить реку — это значит обворовать землю... Левый берег, как правило, низок. Растут тут чёрный ольшаник, осина, ивы, черёмуха, а на песча­ных сухих возвышениях — сосны.Где-то после Рамони чувствуешь набухание реки. Течение становится еле заметным и потом совсем про­падает. Вода подёрнута ряской, как в старом озере. Отощавшая река не могла уже на­поить огромный индустриальный Воронеж. Вышка в Вертячьем удивительно напоминала древ­ний сторожевой пост. Сбитая из дубовых стволов, при­земистая, прочная, она стояла на самой высокой точке бугра. Мы поднялись к вышке, спросили у сидевшего на ней человека, можно ли влезть.

На многие километры открывалась земля с этой вышки. Река внизу, а далее лес, блёстки озёр, поляны, равнина лугов, опять размытый синевой лес. И опять река...